В конце августа 1992 года генерал Лебедь выкроил время для встречи с общественностью, и в зал Верховного Совета прибыли руководители и рабочие ряда предприятий Тирасполя, Бендер, Слободзеи, народные депутаты, представители общественных организаций и формирований. Инициатива организации встречи принадлежала Тираспольскому ОСТК. Пьяный человек с ружьем или с гранатой неожиданно стал "антигероем" Приднестровья, а потому в начале встречи Лебедь предложил своего рода деловую игру-беседу с двумя нарушителями комендантского режима, доставленными в военную комендатуру, а оттуда в зал Верховного Совета. Собравшиеся осудили задержанных военных за пьянку, незаконное ношение оружия и несоблюдение требований особого режима в регионе. Однако коллективное осуждение натолкнулось на препятствие - в Тирасполе нет законодательных актов, на основании которых таких нарушителей можно привлечь к ответственности, поэтому комендатура вынуждена отпускать на свободу задержанных "антигероев". Лебедь заявил, что после войны "покой только снится", ибо пострадавших людей может оказаться больше в мирное время, нежели их было в период боевых действий. По словам Лебедя, военная комендатура во главе с комендантом ПМР Бергманом испытывает со всех сторон прессинг, ей ставят подножки и продолжают (возможно, умышленно!) "тихо" мешать ей. Регион может захлестнуть масштабная преступность, и, по мнению генерала, в послевоенное время необходимо сосредоточить усилия на воцарении мира в Приднестровье, и эта цель зависит не столько от действий миротворческих сил России, сколько от самих приднестровцев. "Правительству ПМР придется попотеть больше, чем на войне", - такой вывод сделал генерал Лебедь. Участники встречи, пытаясь в своих выступлениях определить пути выхода из правового тупика, признали недостаточную разработанность действующего законодательства в борьбе с беспределом, предлагали полнее использовать уголовные кодексы бывших СССР и МССР. Во что бы то ни стало необходимо снять палец с курка заряженного оружия, не боясь упасть в грязь лицом перед Кишиневом. Там, если судить по газетам Молдовы, властями тоже предпринимаются аналогичные действия - изымаются оружие и боеприпасы у вернувшихся с театра боевых действий, причем в количествах, превосходящих аналогичные данные в Тирасполе. Участники встречи затронули и проблемы военного строительства в ПМР. Они решаются далеко не просто, потому что от декларативных призывов на митингах до фактического создания своей армии - дистанция огромного размера. У Тирасполя, во-первых, нет сегодня военной концепции, во-вторых, в военном мышлении генерала Александра Лебедя и генерала ПМР Штефана Кицака - явное несовпадение взглядов на этот счет. Одно ясно участникам встречи - без помощи России в плане военного строительства Приднестровью не справиться. Лебедю задавали из зала вопросы и провокационного характера, требовали от него такого ответа, где бы он представил виновника для расправы. Генералу приходилось совершать "дипломатические зигзаги" и не указывая пальцем на кого-либо из руководства Приднестровья, он только намекнул депутатам, что "короля делает королем его свита", кроме того, во многих упущениях он увидел и "недоработки депутатского корпуса". Это задело за живое депутатов, а потому в зале стали "критически" выступать Ю.Затыка, А.Велько, В.Иванченко. Присутствием на встрече В.Рылякова, председателя комитета по обороне и безопасности Приднестровья, воспользовался бендерский депутат, председатель рабочкома Ф.Добров, и, играя на Лебедя, он высказал мнение, что военные просчеты, из-за которых в июне произошла бендерская трагедия, допустили именно Рыляков и Кицак, причем первому он выразил свое депутатское недоверие. В послевоенных Бендерах, которым, по словам Доброва, уготовлена судьба Берлина 45-го года, устанавливается двоевластие и фактически происходит раздел сфер влияния между Приднестровьем и Молдовой, укрепляются полиция и прокуратура Молдовы, кроме того, потеряно село Варница. И все это "из-за предательства по отношению к городу, который этого никогда не простит". По версии Доброва, против Лебедя, которого стали в Тирасполе считать "проводником идей аналитиков Генштаба России", стремящегося к военной диктатуре и мечтающего дипломатическими путями уничтожить республику, существует в ПМР заговор, а вокруг 14-й армии, ее комендатуры ведется "мышиная возня". Добров выдал и то, что думают о Лебеде его оппоненты: он стремится не только активно заниматься политикой в регионе, но и метит в кресло президента ПМР. На спокойном лице Лебедя можно было прочитать: "Ну и ну!". Вдруг о Лебеде участники встречи словно забыли и переключились на Рылякова, стали прямо-таки "раздевать" его трудными вопросами: почему сдали Молдове село Копанка? как будет действовать новый чиновничий аппарат, осваивающий после войны правительственные кабинеты? По этим вопросам чувствовалось, что в депутатском корпусе зреет оппозиция, стремящаяся не опорочить лидеров ПМР, а поправить их ошибки и оздоровить в регионе ситуацию. Один депутат так и сказал, что совесть депутата не позволяет спокойно взирать на просчеты отдельных политиков, не согласовывающих свои действия с требованием людей, а также на то, как новые бюрократы пытаются получше устроить свою жизнь, и это вместо того, чтобы все силы бросить на восстановление разрушенного войной хозяйства. Рылякову ничего не оставалось, как занять круговую оборону, а ему из зала кричали, чтоб он "примкнул к штабу 14-й армии и вместе с ним поработал" в плане приобретения соответствующего опыта. Встреча в целом одобрила позицию генерала Лебедя, и депутаты обещали поддержку военной комендатуре 14-й армии. Однако в будущем ей никакой поддержки оказано не было: власти региона в противовес Лебедю открыли "комендатуру ПМР", а Бергман прекратил выполнять обязанности коменданта Приднестровья. Жизнь в Приднестровье постепенно брала свое: в тех же Бендерах никто из жителей не хотел воевать и брать в руки оружие. Генерала Лебедя многие депутаты, присутствующие на встрече с ним, будут оценивать иначе - в унисон оппонентам генерала в правительстве Тирасполя: "троянский конь на берегу Днестра". Заметив поляризацию взглядов депутатов на послевоенные события в регионе и неоднозначное отношение к личности генерал Лебедя, из дома правительства раздастся в прессе женский призыв депутата Волковой: "Сегодня нам, как никогда, нужно единство!". Однако его не будет и в депутатском корпусе, и среди рядовых жителей Левобережья.
Сквозь прорезь прицела
После ввода российских миротворческих сил в зону приднестровского конфликта военная комендатура Бендер расположилась на улице Дзержинского в одноэтажных зданиях бывшей советской милиции, здесь же находились кабинеты полиции Молдовы. Приднестровской милиции досталось огромное здание прекратившего свое существование отдела КГБ Молдовы. В комендатуру я часто приезжал, чтобы в информационном отделе получать материалы для прессы, а военные коменданты, выступавшие в роли буфера между оперативно-следственными группами милиции и полиции, давали интервью о состоянии криминальной обстановки в городе. Комиссар полиции подполковник Прудников - русский, родом из Казахстана, сменил бывших до него коллег - Гуслякова и Бабейко и руководил группой знающих свое дело полицейских-профессионалов, прибывших из разных регионов Молдовы. Комиссар Прудников и его заместитель Вакарь рассказывали, что в отделе полиции выступал генерал Лебедь, который произвел на них положительное впечатление, ибо хорошо стал разбираться в существе произошедшего конфликта и сложившейся ситуации в Бендерах после июньских событий 1992 года. Военный комендант полковник Хромов, а позже его коллеги подполковники Юрьев и Полонцев понимали, что в милиции и полиции работали хорошо знающие друг друга специалисты, но бывшие противники не смотрели друг на друга сквозь прорезь прицела. Кто-то из комендантов даже хвалил в прессе профессиональную компетентность оперативно-следственных групп полиции, "превосходящих по качеству и результатам работы" только становившуюся на ноги приднестровскую милицию. Несмотря на совместную деятельность милиции и полиции под началом комендатуры, рабочком и городские власти выступали за "прекращение деятельности правоохранительных органов Молдовы", ссылаясь на то, что жители "не приемлют в городе полицию и требуют, чтобы в Бендерах была одна власть". Неоднократно женщины по заданию рабочкома пикетировали паспортное отделение полиции, опечатывали его, водружали над ним флаг ПМР, требовали откопать на территории полиции несколько погребов, где, по словам лидера женского движения в Бендерах Нины Верт, могли быть скрыты следы минувшей войны. Продолжительное время женщины добивались своего, проводя осенние ночи в салоне стоявшего рядом с полицией автобуса, жгли костры, расстилали на скамейках матрацы, готовили и принимали пищу у дымящегося старого самовара, специально установленного ими на ступенях здания полиции. Как-то и.о. комиссара полиции И.Бабейко справедливо указал мне на односторонность информации приднестровской прессы, где "славили" милицию и "ненавидели" полицию. Передал я однажды Лебедю через Бергмана свои материалы о полиции, принимавшей участие в боевых действиях в Бендерах, и текст интервью с начальником уголовной полиции, майором Леонидом Ника летом 1992 года. Во время вооруженного конфликта появляться в районе полиции, где были ожесточенные бои гвардейцев Приднестровья и военных формирований Молдовы, было небезопасно. Каждый свой визит к полицейским заранее обговаривал с ними по телефону, заказывал такси, прикрепляя на машине, как было условлено, флажок с белым полотенцем и приезжал к ним за материалами. Материал о полиции, названный мною "Понять можно", передал в "Днестровку", но он появился под заголовком "Понять можно. Простить нельзя", где майор Ника отвечал на вопросы корреспондента с Левобережья: - Создается впечатление, что лично вы и ваши коллеги являетесь заложниками на территории этого здания, не так ли? - Мы действительно стали заложниками нерешительности и бездеятельности наших политиков. Они довели до войны и по их вине погибают мирные жители, в том числе и полицейские. - Можете ли вы назвать количество убитых и раненых в период с 19 по 22 июня? - Есть убитые и раненые со стороны полиции и тех, кто пришел в нам на помощь. Убитых - более 60, раненых - более 300. - Ваши коллеги согласны с определенными кругами Молдовы, мечтающими присоединиться к Румынии? - Нет. У нас служат полицейские, представляющие все национальности. Из них молдаван - 45%. Мы категорически против присоединения к Румынии, мы за единую, независимую и неделимую Молдову. - Не кажется ли вам, что г-н Анточ, ваш министр, завозя сюда оружие, сделал все, чтобы превратить участок полиции в источник зла и бед, который в итоге способствовал боевым действиям в городе и его разрушению? - Когда гвардейцы хотели нас захватить, мы имели мало оружия, только 10 автоматов. Оружие уже завезено в феврале-марте, а до этого было только табельное оружие и пистолеты. Полиция первой ни на кого не нападала. - И вы полагаете, что на полиции нет кровавых пятен? - Имеются "пятна", но в ходе боевых действий. Убийств и грабежей мы не совершали, хотя мародеры имеются и с нашей стороны. Мы их задержали, против них возбуждено около 70 дел. Каушанский отдел полиции завален такими делами. - Около полиции находятся роддом, школа, детский сад, училище, которые заняли полицейские в ходе обороны и наступления. По-вашему, это цивилизованные методы войны? - Да, это имело место. Позиции эти были заняты после 19 июня, а до этого - только здание строящейся типографии. "Непонятная война", как мы ее называем, привела к тому, что пострадали и те объекты, которые вы назвали. - Я увидел в здании полиции икону Божьей Матери и в то время собрание сочинений Ленина, журнал "Политическое самообразование"... Вы читаете Ленина сейчас? И как совместить такие взаимоисключающие начала - заповедь Христа "не убий" и совершенные убийства? - Вы находитесь в кабинете замполита, где раньше в таком кабинете положено было иметь книги Ленина и его портрет. Мы сохранили портрет и не собираемся его уничтожать. Мы жили в то время, когда Ленин был частью нашей истории. Мы это не можем забыть или вычеркнуть из памяти. А убийства совершали не только полицейские. Их тоже убивали. Если вы обратили внимание, то мы имеем списки убитых, а рядом с ними и находится икона Божьей Матери. - В Бендерах говорят: "Район полиции - непрощенный участок", поэтому горожане, наверно, никогда не забудут и не простят войну, а значит, не простят и полиции... - Мне трудно об этом судить. Мы сейчас должны сделать все, чтобы войны не было. Меня никто не может упрекнуть в том, что я совершил что-либо плохое в Бендерах. Когда ваши коллеги людей так наэлектризовали, а вы говорили по радио, что здесь, в полиции, одни "румыны", то у людей сложился определенный стереотип, его надо разрушить. Нужно, чтобы на этой земле и в Бендерах воцарился мир. - Горожане по-особому относятся к полиции, и они, судя по собранным рабочкомом подписям, против нее. В городе функционируют милиция и полиция. Что будет дальше? - Я считаю, что во всем виноваты наши политики. У людей неправильная информация о том, что происходило и происходит в настоящее время в нашем городе. После ввода разъединительных сил станет ясно, как мы будем работать с бендерской милицией - совместно или врозь. Повторяю, полиция Бендер ничего не сделала плохого для граждан, ни на кого не нападала, а только защищала. - Однако нельзя не признать того факта, что большинство жителей за то, чтобы в городе была только милиция? - Такой стереотип мышления сохранился под влиянием средств массовой информации, преподносивших материалы о полиции тенденциозно - против полиции. - Если милиция и полиция выполняют одни и те же функции, почему лично вы не перешли служить в бендерскую милицию? - "Карманной" милицией или полицией нельзя быть. Все должно подчиняться закону, действующему на всей территории республики. И дело не в названиях - "жандармерия", "полиция", "милиция"... - Ваш прогноз, что будет с вами, с полицией? Могут ли находиться в одной берлоге две медведицы - полиция и милиция? - О себе?... Судьба рассудит и определит. Отделение полиции здесь было, есть и будет. Мы сделаем все, чтобы прекратить войну, а потом решим, как будет дальше... 2 августа 1992 года я вновь посетил отдел полиции, где к тому времени разместилась военная прокуратура миротворческих сил. Старый состав полиции во главе с Гусляковым, а также майор Ника покинули город, новый и.о. комиссара майор Бабейко сообщил, что в штате полиции всего 50 человек. Столько же и в бендерской милиции. Полицейские и милиционеры будут входить в состав следственных групп по наведению порядка в городе. Начальник пограничной полиции Молдовы подполковник Гедуянов заверил, что полицейские будут выполнять в Бендерах не политические, а сугубо профессиональные функции. Начиная с весны 1992 года, конфликт между полицией и гвардейцами перерастал в войну. С обеих сторон были убитые и раненые, те и другие обвиняли друг друга в нападении. Утром 1 апреля на южной окраине Бендер в город вошло подразделение молдавской полиции в сопровождении двух бронетранспортеров, попытавшихся разоружить группу приднестровских гвардейцев. В завязавшемся бою тогда приняли участие и сотрудники бендерской милиции. Конфликт враждующих сторон был вскоре улажен, огонь прекратили, вооруженные формирования развели по разные стороны. До 19 июня в Бендерах было относительно мирно, несмотря на то, что в городе присутствовало около трехсот гвардейцев Приднестровья под командованием Костенко. Тираспольские СМИ никогда не рассказывали жителям региона правду о том, как приднестровские гвардейцы спровоцировали развитие трагических событий 19 июня. Свою версию начала событий расскажет позже генералу Лебедю бывший командир специальной группы разведки республиканской гвардии Игорь Ермаков, которому командующий посоветует покинуть Приднестровье. Узкому кругу журналистов было известно, что их коллега Наталья Воробьева, выпускавшая многотиражку республиканской гвардии "За Приднестровье", согласилась участвовать в разведоперации, в ходе которой в роковой день 19 июня она прибыла за отпечатанными газетами вовсе не одна, как заметили это засевшие в строящемся новом здании типографии наблюдатели из числа полицейских. В Бендеры с ней приехали три гвардейца, сидевшие в машине (ее номер заранее был известен полиции) штаба гвардии. На складе в старом здании типографии, примыкавшей к конфликтной зоне на улице Пушкина, Воробьева должна была, как обычно, забрать (на сей раз с помощниками) отпечатанный тираж газеты, а Игорь Ермаков и его подчиненные должны были в это время разведать обстановку: двор типографии имел забор, выходивший прямиком к забаррикадированному зданию полиции на параллельной улице Дзержинского. Два гвардейца вошли во двор типографии, а несколько полицейских окружили машину гвардейцев и потребовали от Ермакова и водителя выйти из машины и предъявить документы. В это время по ним неизвестными был открыт автоматный огонь, на который ответили огнем и полицейские. Последние решили доставить Ермакова, водителя и саму машину гвардейцев во двор полиции - с улицы Пушкина на улицу Дзержинского. Не успели полицейские закрыть въездные ворота, как по полиции со стороны гвардии началась все усиливающаяся стрельба, заставившая и полицейских открыть ответный огонь. Действиями гвардейцев руководил комбат Костенко, утверждавший после своего задержания, что сам начальник Управления обороны ПМР Штефан Кицак отдал ему приказ открыть огонь по бендерской полиции. Майора Ермакова из Бендер доставили в Кишинев, в МВД Молдовы, где он якобы во время следствия заявил, что ему "отводилась роль приманки" в заранее спланированной штабом гвардии "провокации против полиции", но эти его признания эксперты подвергали сомнениям. Можно привести и другие факты (не только о полиции!), которые стали известны и генералу Лебедю, но по разным причинам Тирасполь их утаивал, а "Радио Приднестровья" и местные газеты извращали и интерпретировали их на свой лад. Так, во время вооруженного конфликта в Бендерах полицейские не подвергали насилию участников выпускного вечера 2-й школы, расположенной неподалеку от здания полиции. Не было никаких молдавских мин-ловушек для приднестровских детей. Никто со стороны Молдовы преднамеренно не уничтожал, не демонстрировал и не вывозил из Бендер оборудование промышленных предприятий. Преувеличены слухи о снайперах из прибалтийских стран, якобы стрелявших в Бендерах по мирным жителям. Ни одного заключенного в дни войны не выпустила на волю администрация бендерской тюрьмы. Все это - инсинуации рабочкома в лице Доброва и Зеновича, передававших ложные информации своему коллеге - члену Тираспольского ОСТК Александру Радченко, возглавлявшему "Радио Приднестровья". Тот же Радченко не разрешил мне рассказать по радио, что произошло на самом деле в воинской части в Парканах, когда по неосторожности на складе боеприпасов сами себя подорвали свыше двадцати молодых солдат, а во всем обвинили "врагов из Молдовы". Скрыли от слушателей радио и правду об июньской трагедии 1992 года в Бендерах, когда после обстрела ракетчиков из крепости погибло около полусотни защитников Приднестровья, возвращавшихся в Тирасполь на бронетранспортерах. Ночью ракетчики по ошибке приняли их за противников из Молдовы, подбиравшихся к КПП и мосту через Днестр... После наступления хрупкого мира в Приднестровье, когда конфликт между Кишиневом и Тирасполем уже стали называть "тлеющим", замкомиссара полиции Николай Вакарь неоднократно спрашивал меня, когда же я напишу свои неординарные воспоминания о том времени, когда полицейские и милиционеры смотрели друг на друга в Бендерах сквозь призму прицела? Полковник Бергман рекомендовал написать большой рассказ о Лебеде-миротворце. Признаюсь, тогда у меня было желание, но не было на это благословения священников, советовавших: "Свои записи оставьте до поры до времени. Лучше храните их для себя в папке "Из неопубликованного"..."
Роль Костенко в событиях 19 июня в Бендерах трактуют по-разному: им гордятся и его обвиняют. Действиями Костенко руководили не только из Тирасполя, но и председатель горисполкома Когут, требовавший отвести гвардейцев от здания полиции и прекратить стрельбу, ибо ночью наметилось временное перемирие. Приказ стрелять по полиции комбату Костенко отдавал Кицак, обещавший подмогу из Тирасполя, но Костенко ее вовремя не получил, потому в боях потерял много гвардейцев. Костенко превратился в мстителя по отношению к Кицаку, когда в Бендерах велись переговоры враждующих сторон и объявили временное прекращение огня. На улицах города в дневное время можно было видеть пьяных вооруженных людей из числа гвардейцев и казаков. Между казаками было немало случаев расправы на личной почве. В городе имели место и расстрелы без суда и следствия. По просьбе прокуратуры Приднестровья подразделение спецназа 14-й армии в середине июля пыталось задержать в Бендерах комбата Костенко, которому прокурором ПМР было предъявлено обвинение в совершении тяжких уголовных преступлений. Каким-то образом Костенко удалось скрыться и бежать из Бендер, но его все-таки задержали на границе с Украиной в Одесской области. Арестованный Костенко поочередно находился в руках службы безопасности и милиции Приднестровья, а также 14-й армии. И вдруг руководство Приднестровья распространило версию о том, что Костенко неизвестными лицами убит: машина, перевозившая арестованного, была обстреляна. Однако... из нескольких источников 14-й армии в августе и сентябре 1992 года стало известно, что Костенко жив и находился долгое время в подвале военной комендатуры, где давал показания военным экспертам из Москвы. За предоставление конфиденциальной информации о становлении и развитии республиканской гвардии, снабжение ее оружием Костенко обещали сохранить жизнь, изменить фамилию в новом паспорте и местожительство. Имеются данные о том, что в этой акции участвовал и генерал Лебедь, к которому со своими просьбами о помиловании обратился сам Костенко. Какой-либо ответ относительно достоверности фактов о Костенко офицеры из особого отдела 14-й армии отказались дать по телефону, но произнесли: "Посмотрим далее, как из этой пикантной ситуации будет выходить Александр Иванович..." Однажды Бергман предложил в моей пустой квартире временно спрятать Костенко. Это было в те дни, когда в регионе все комментировали материалы российской прессы о погибшем "кровавом комбате" из Бендер. На некоторое время Костенко спрятал сам Бергман на свое же даче под Тирасполем, где в саду комбата из Бендер приметила одна знакомая преподавательница с кафедры русского языка. Костенко флиртовал с ней и пытался угостить вишней-воробьевкой. Видели Костенко и в октябре 1992 года у моста через Днестр в Бендерах, где гвардейцы собрались помянуть погибших товарищей. Тогда-то и появилась в бендерской газете "Новое время" моя маленькая заметка о судьбе Костенко "Фантом или реальность". О том, что Костенко - "реальность", подтвердила и Светлана Мигуля, заприметившая его в Тирасполе в 1994 году. Костенко звуковыми сигналами из машины-"иномарки" приветствовал Мигулю, переходившую улицу. Шептались о живом Костенко и женщины в Бендерах, которым он адресовал свои любовные письма. Желание корреспондентов всегда быть первыми в освещении какого-то неординарного события или факта, надеюсь, понятно всем. Именно оно и побудило меня однажды обратиться к Лебедю с просьбой о разрешении рассказать о живом, а не убитом Костенко, но он сыграл свою роль исправно: "Комбат мертв - и точка". Я произнес: "Значит, верна поговорка "Кто много знает"... - "Долго не живет...", - закончил Лебедь и предложил рассказать читателям о таинственном и совсем не фантомном взрыве в подъезде дома, где жил приднестровский прокурор Борис Лучик. После окончания войны в регионе наступили такие времена, когда вполне был уместен вопрос "Выдержит ли Приднестровье новое испытание - испытание миром?" Горячая точка на карте Молдовы никак не остывала, и ПМР, по выражению Лебедя, превратилось на карте бывшего СССР в "черную дыру" и криминальный коридор. А в Тирасполе, в подъезде собственного дома, на глазах приставленной охраны, был взорван прокурор Лучик с супругой. Последняя погибла, а сам прокурор, несмотря на множественные ранения, все-таки остался жив. Выздоровевший прокурор не успокоился и раздобыл материалы, свидетельствующие, что бандитский взрыв был произведен по приказу шефа госбезопасности Шевцова-Антюфеева, о чем он громогласно заявил на заседании Верховного совета. Мгновенно последовала реакция "компетентных органов": МГБ распространило через "Ольвию-пресс" версию случившегося - Лучик, оказывается, сам себя взорвал и заодно свою жену. Вот и разберись, журналист, что в Приднестровье можно назвать фантомом и что - реальностью - задал я этот вопрос в монастыре и рассказал о случившемся, а один старец напомнил мне русскую пословицу: "Не всякому слуху верь, не всякую правду сказывай!".
Кому вершки, кому корешки
За три месяца до появления Лебедя в Тирасполе, 2 апреля 1992 года, воинские части, оставшиеся и расквартированные в Приднестровье, переведены Москвой под юрисдикцию России. Лишь одна воинская часть, расположенная в болгарском селе Парканы, решила перейти под юрисдикцию ПМР. В порядке раздела военного имущества бывшей Советской Армии той же Москвой оружие официально передавалось Молдове. Власти Тирасполя, считая ПМР "анклавом России", тоже мечтали об оружии, так необходимом приднестровским военизированным формированиям, которые с середины 1991 года оснащались огнестрельным оружием. Приднестровье получало его из арсеналов 14-й армии путем пикетирования, блокирования воинских частей и захвата вооружения, но какую-то его часть командующий Юрий Неткачев передал Тирасполю "скрыто-добровольно", как говорили об этом приближенные Смирнова. Лидер женского забасткома Андреева, несмотря на "подарки" Неткачева, оскорбляла среди митингующих женщин штаб армии: "Не военное руководство, а собака на сене. И хочется ей, и колется, и мамка московская не велит!". Когда в Бендерах началась война, приднестровская сторона захватила в 59-й дивизии 14-й армии 11 танков. Попадания снарядов и мин случайно или целенаправленно имели место и в расположенных частях 14-й армии, военный совет которой неоднократно выступал в адрес официального Кишинева с требованием немедленного прекращения огня. Воинские части, расположенные в Бендерах, стали подвергаться нападениям, поэтому военные предупреждали, что в целях защиты они оставляют за собой право применять оружие. В июле 1992 года, как официально заявлял Лебедь, на Кошницкий и Кочиерский плацдармы в Молдове были "срочно переброшены артиллерийские системы большой мощности", на Маркулештском аэродроме под Бельцами для военных самолетов подготовлены "32 румынских летчика-добровольца", а под Бульбоками "сколачивался отряд спецназначения, там же были "румынские инструкторы, офицеры и рядовой состав". Эти тревожные сообщения влияли на настроение офицеров и солдат 14-й армии. "Интересы Тирасполя. Приднестровья близки и понятны воинам армии", - это слова помощника командующего армией по работе с личным составом, полковника Баранова. Действительно, свыше 45% офицеров, а также 90% прапорщиков и абсолютное большинство солдат и сержантов были тираспольчанами, жителями Приднестровья. Тысячи офицеров и прапорщиков закончили службу в армии и жили в городах и селах Приднестровья. Командовать армией, которую власти Тирасполя эмоционально и психологически "давили" и "склоняли" к переходу под юрисдикцию непризнанной республики, генералу Лебедю было нелегко, но своим авторитетом он быстро наводил в ней дисциплину и порядок. Рассказывали, что в единичных случаях ему в целях военного воспитания приходилось "мордовать" нерадивых, особенно пьяных, офицеров. В Приднестровье были случаи, когда призывники уклонялись от призыва на службу, а в самой армии были и беглецы. Чтобы поднять значимость и престиж воинской службы, преодолеть антиармейские настроения среди юношей, генерал Лебедь вместе с подчиненными генералами и офицерами нетрадиционно по форме и содержанию проводил в Доме офицеров дни призывника. Свою речь перед юношами генерал обычно начинал и завершал такими словами: "Должно жить и служить честно!"
За генералом Лебедем и его действиями постоянно следили местные власти. Они же распространяли о нем всякие слухи: в сентябре 1992 года генерала назначат на должность первого замкомандующего Забайкальским военным округом; "за спиной президента и народа ПМР... расхищяется, распределяется и продается военное имущество"; "целенаправленно вывозятся в Россию" боевая техника и имущество 14-й армии и т.д. Генерал предложил мне в местной прессе, в специальной рубрике "По слухам и достоверно" периодически рассказывать о состоянии дел в армии, а он, мол, готов всегда дать интервью или необходимые разъяснения на волнующие читателей вопросы. В "Днестровской правде" публиковались материалы, снимавшие напряжение в народе: о расформировании на месте ряда тыловых технических частей с передачей недвижимости в ведение местных советов, попытках вывезти в Россию с военного аэродрома топливозаправщик, непростом выводе из Бендер в Пензу понтонно-мостового полка, переговорном процессе в связи с дальнейшей судьбой армии и др. Минобороны России неоднократно тогда заявляло, что основным условием вывода 14-й армии могло быть разрешение только политическим путем кризисной ситуации в Приднестровье. В сентябре 1992 года в Кишиневе закончился очередной раунд переговоров о 14-й армии, а их итоги были неизвестны Лебедю. В штаб армии до или после переговоров приезжал руководитель российской делегации, первый заместитель главнокомандующего сухопутными войсками генерал-полковник Эдуард Воробьев. Лебедь придерживался своего мнения: "Переговоры велись без моего участия, без участия подчиненных мне генералов или офицеров. Я считаю, что это в корне неправильно. Создается ситуация, при которой пытаются меня женить без меня...". Когда в августе 1992 года Россия и Молдова подписали соглашение вывести из Кишинева дислоцированный там 300-й гвардейский парашютно-десантный полк, Лебедь, ознакомившись с текстом документа, произнес: "Кому вершки, кому корешки". Молдове полностью передавались все жилищно-казарменные и служебные фонды, парки и склады со всем имевшимся оборудованием. Безвозмездно передавались свыше тысячи единиц ракетно-артиллерийского и около 80-ти единиц бронетанкового вооружения. Кроме того - автомобильная техника общевойскового назначения и ценное вооружение: 6 зенитных установок ЗУ-23-2, 28 пусковых зенитно-ракетных комплексов, 55 боевых машин десанта, 20 бронетранспортеров, 18 гаубиц, противотанковые комплексы вместе с боевыми машинами. Кое-что перепадало и России, но Лебедь считал, что сделка была осуществлена в пользу молдавской стороны. По мнению Лебедя, в соглашении была "соблюдена видимость паритета". Молдова завладела оружием, отвечающим современным военным требованиям, а Россия довольствовалась устаревшими военными образцами и непригодными для эксплуатации боевыми машинами. Доставшийся от России "военный подарок" военные круги Кишинева, согласно соглашению, не должны применять "во внутренних конфликтах", а только "в целях самообороны", "защиты государственной территории" и отражения внешней агрессии. Еще в 1992 году генерал Лебедь задавал в "Днестровский правде" риторический вопрос: "Не таким ли расчленяющим способом, в угоду военным кругам Молдовы, намереваются военные министры Москвы и Кишинева избавиться от присутствия на приднестровской земле 14-й армии?". Лебедь был против вывода из Молдовы армии. В 1994 году он высказывал мнение, что для передислокации всех воинских подразделений понадобятся по крайней мере 10-15 лет.
Тираспольчане в сентябре 1993 года почти единодушно проголосовали за генерала Лебедя (он получил 87,5% голосов избирателей), когда его кандидатура баллотировалась в депутаты Верховного Совета Приднестровья, где он мог бы, по прогнозам экспертов, позитивно влиять на обсуждение ряда политических важных вопросов и принятие оптимальных решений и постановлений. Определенные надежды на это возлагал и сам Александр Иванович, к которому за советом и помощью постоянно обращались некоторые общественные организации и движения в Тирасполе, а также индивидуальные лица. Армейская газета "Солдат Отечества" в рубрике "В приемной командующего" рассказывала, с какими просьбами обращались к генералу жители Приднестровья: профессор Западаев просил помочь медицинскими препаратами, заслуженная учительница из Бендер Лидия Постникова сетовала на маленькую пенсию, а престарелые люди, извиняясь, жаловались, что не могут приобрести в городе раковину для умывальника. Параллельно и военная комендатура принимала граждан, обсуждавших с полковником Бергманом причины бездействия местной милиции и возмущавшихся безнаказанными бандитскими группировками и их вылазками в Тирасполе. По официальной же версии МГБ Приднестровья, военная комендатура превратилась в "лабораторию", где якобы "беспардонно" разрабатывались меры по сознательной и преднамеренной дискредитации приднестровского руководства, а также "готовился переворот и взрыв ПМР изнутри". Работу и поведение российского Бергмана стали оценивать в МГБ как "незаконные действия" и "вмешательство" "в дела суверенного иностранного государства - ПМР", хотя сам Михаил Михайлович - коренной тираспольчанин. Многочисленных его недругов не устраивало, что генерал Лебедь доверял ему и оказывал всяческую поддержку. По национальности он был евреем, на что не раз намекали недоброжелатели и антисемиты. Они же публично оскорбляли Бергмана: "Моня, убирайся в Израиль!". За спиной Лебедя тоже стали шептать: якобы он негласно возглавил в Тирасполе оппозицию из числа городских депутатов и Союза женщин в защиту Приднестровья. Тираспольские власти, из-за участившихся выступлений генерала о непорядках и нарушениях прав человека в "криво заложенном фундаменте ПМР", относились к нему весьма прохладно. Многие депутаты приднестровского парламента дистанцировались от командарма, зная о размежеваниях и неприязненных отношениях между Александром Лебедем и Игорем Смирновым. В сентябре-октябре 1993 года к командующему прилетели из Москвы представители конструктивно-экологического движения "Кедр", и меня направили взять интервью для прессы, но неожиданно Лебедь, по совету российских гостей, изменил свое решение: информация о встрече в штабе армии не должна мозолить глаза ни властям в Москве, ни недругам генерала в Тирасполе. "Тайна" состояла в том, что Лебедь вошел в первую тройку первоначального списка кандидатов в депутаты Госдумы России. Однако о московско-тираспольских контактах скоро стало известно в российской столице, и Лебедь, под нажимом и по требованию военачальников, отказался баллотироваться в Госдуму. В связи с развитием событий в Москве в начале октября 1993 года и последующим расстрелом Белого дома, где, по данным Лебедя, участвовали и приднестровские боевики, командующий осудил непродуманные действия официальных властей Тирасполя, но депутат так и не получил должной поддержки в Верховном Совете. На одном из его заседаний депутаты доказывали противное: никого, мол, из Тирасполя в Москве не было. Генерал решил навсегда порвать с "лживым" парламентом; он решительно покинул зал заседаний после выступления шефа госбезопасности. По словам Лебедя, ему хотели "повесить лапшу на уши": у ведомства Шевцова "не было данных об участии приднестровцев в защите Белого дома". Помню, дежурный редактор ИТАР-ТАСС, принимавший у меня информацию о произошедшем в парламенте конфликте, после цитирования слов Шевцова-Антюфеева, прервал меня и возразил: "Анатолий, наш ИТАР-ТАСС не унитаз, чтобы сливать всякую ложь из Тирасполя! Ваши приднестровцы бегали и по коридорам всех этажей нашего здания! Можешь передать это шефу МГБ". опрос о марше-броске боевиков из Тирасполя через Козельск и далее в Москву к Белому дому старались как-то замять, ибо помнили, во что обошлась в 1991 году необдуманная здравица в честь ГКЧП на первой странице "Трудового Тирасполя". Однако далеко не все в Тирасполе знали тогда, что более десяти автоматов из складов 14-й армии были обнаружены экспертами в обстрелянном Белом доме, откуда Александр Руцкой приглашал Лебедя "поучаствовать" в "московском восстании". Генерала Лебедя вызывали на ковер в Минобороны России, где П.Грачев требовал объяснений по факту обнаруженных в Москве автоматов. После скандала в Верховном Совете Приднестровья армейские источники сообщили мне, что командующий однажды доверился и пошел навстречу просителям оружия для милиции гагаузского города Комрат, выделив им несколько десятков автоматов. Однако Лебедя ловко обвели вокруг пальца, ибо оружие отправили не на юг Молдовы, а в Москву. В доказательство показали копию одного документа, именуемого "справкой" с грифом "секретно", которую раздобыли для генерала из сейфа МГБ Приднестровья. В справке старший оперуполномоченный 1-го отделения военной контрразведки майор С. Туркин рассказал о незаконной отправке самолетом в Москву 50-ти автоматов АКСУ-74А, о чем, кстати, "знал Президент И. Смирнов". Упакованное в бумажные мешки оружие и дальнейшую отправку его в Москву расценили в справке, как "осуществление какой-то бартерной сделки". Номера нескольких автоматов, обнаружили в Москве. Генерал прокомментировал этот документ так: "Значит, АКСы шли на баксы". Генерала подвели, и он не мог простить лжи и, особенно, подлога тем, кто просил у него оружие для гагаузской милиции. В штабе армии на столе командующего появились секретные документы из Приднестровского МГБ, а также десятки бланков, оформленных или чистых визовых приглашений в Турцию, Польшу и другие страны, которыми якобы пользовались при выезде за границу приднестровский президент Игорь Смирнов и спикер парламента Григорий Маракуца. Правда, в подобных визовых документах вышеназванные тираспольские политики значились не как "руководители государства", а "менеджеры" или "специалисты по налаживанию электронного оборудования", о чем я рассказал в статье "Не президенты мы, не спикеры...", опубликованной на страницах "Днестровки". А местная пресса ложно и с помпой подавала читателям официальные информации о "правительственных" визитах Смирнова и Маракуцы за рубеж. Журналистскую поддержку эти политические деятели получали от Владимира Масленникова, редактора газеты "Приднестровье". По-человечески он не был моим врагом, а лишь коллегой и "оппонентом" в освещении приднестровских событий. Политика развела по разные стороны баррикады некогда хороших друзей, и не мне судить, почему Масленников, подавив в себе элементарные чувства порядочного человека и честного журналиста, стал писать не только о Лебеде и Бергмане, но и обо мне статьи, щедро политые ложью. Военные журналисты из "Солдата Отечества" стали мстить редактору "Приднестровья" и необдуманно назвали одну из заметок - "Памяти Масленникова". Газету "Приднестровье", "Радио Приднестровья" Лебедь называл "средствами оболванивания народа" и предлагал глушить тираспольское радио, как это делали в СССР с "вражескими голосами", вещающими на Советы. Власти Тирасполя щедро дарили новоиспеченным местным "военачальникам" генеральские лампасы и погоны. "Генералы в ПМР размножаются!" - шутил Александр Иванович. Язвил и над тем, что в Тирасполе в общей сложности было 23 министра - намного больше, чем в США и ФРГ. Заразительно смеялся Лебедь, перебрасывая языком мундштук или сигарету с левого в правый угол рта, когда слышал рассказ о том, как до него, в пору командования армией генералом Неткачевым, тираспольские женщины во главе с теми же Галиной Андреевой и Светланой Мигулей препятствовали передаче армейского оружия и боеприпасов Молдове, как, по сценарию, из кабинета Игоря Смирнова они беспрепятственно проникали на территорию 59-й мотострелковой дивизии, садились полуголыми задами на танки и артиллерийские пушки и под негласным контролем гвардейцев и казаков пытались "увести" или даже "захватывали" оружие для Приднестровья. Не раз устраивали те же женщины и массовые походы-протесты к штабу армии и проведению перед наглухо закрытыми воротами у КПП манифестаций, требуя выйти на переговоры спрятавшихся в своих кабинетах генералов, по их мнению "слепо" выполнявших московский приказ о передаче Россией военных складов и оружия Молдове, а не Приднестровью. Подобные "бабьи бунты" завершались иногда и опереточными сценами, когда женщины шутки ради перебрасывали через забор и штабные ворота припасенное для таких акций нижнее женское белье. Вот и летели во двор штаба юбки, комбинации и бюстгалтеры, чтобы их натянули на себя члены военного совета, боявшиеся отступить от буквы закона и приказа. Они выполняли то, что велит Павел Грачев, и тем самым, по мнению женщин, "предавали славян в Молдове". Позже в Приднестровье научились не только выпрашивать или захватывать оружие, но и некоторые из его видов производить на заводах Тирасполя и Бендер. Более двухсот лет Приднестровье являлось форпостом России на юго-западном направлении некогда общего государства. В Рыбницком районе, в селе Колбасна, издавна расположены крупнейшие в Европе военные склады с оружием и боеприпасами "устаревшего образца", как подчеркивал генерал Лебедь. До и после развала СССР российское влияние всегда было ощутимо на левом берегу Днестра. Не раз влиятельные силы в Москве признавали и объявляли Приднестровье "зоной особых стратегических интересов России". В регионе не единожды проводились референдумы, где жители высказывались против вывода армии с "исконно российских земель". Почти всех командующих армией местные власти упрекали в "предательстве интересов славянского мира", не избежал этой участи и генерал Валерий Евневич, возглавивший после ухода Лебедя в отставку в 1995 году Оперативную группировку российских войск в Молдове. В сложившейся ситуации приднестровские власти еще при Лебеде считали, что все военное имущество дислоцирующейся в Приднестровье 14-й армии принадлежит "его народу". Однако генерал Лебедь международным экспертам заявлял, что в центре Европы появится "хорошо вооруженная банда", если вооружение и боеприпасы достанутся приднестровской стороне. В правительственных кабинетах Тирасполя считали иначе: с выводом российской военной группировки ситуация диаметрально изменится не в пользу жителей Левобережья Днестра, ибо официальный Кишинев только того и ждет, чтобы вновь начать действовать с позиции силы по отношению к "мятежникам из Тирасполя". Это понимал и генерал Лебедь, не согласившийся в июне 1995 года с приказом Павла Грачева о реорганизации 14-й армии, а потому и ушедший в отставку. Думается, что в случае окончательного вывода российских подразделений и вывоза военного имущества, особенно оружия из "приднестровской пороховой бочки" села Колбасна, женщины по сигналу того же Игоря Смирнова, как и в 1992 году, будут при поддержке мужского населения предпринимать новые меры, чтобы оружие и боеприпасы перешли в распоряжении Тирасполя. Для выполнения этой задачи там давно и, конечно, не женщинами разработан план спецоперации "Сиреневый туман".
Летом 1992 года, по окончании вооруженного конфликта на берегах Днестра, когда Лебедю удалось разнять дерущиеся головы и ввести в конфликтную зону миротворческие силы Российской Федерации, в Преображенском соборе Бендер, находившемся рядом с горисполкомом, изуродованном снарядами, возобновились прерванные войной богослужения. Беженцы, покинувшие город в конце июня (примерно 80 тысяч), стали возвращаться к сентябрю в свои дома и квартиры, стеклить выбитые войной оконные рамы и выполнять дома ремонтные работы. Епископ Бендерский Викентий летом попал в Одессе в автомобильную аварию, а вместо него архимандрит принимал в храме заказы на панихиды по убиенным, погибшим и пропавшим без вести людей. Совершались благодарственные молебены и читались священниками записки прихожан о здравии миротворца Александра, причем, о генерале Лебеде восторженно отзывались не только представители русскоязычного населения в регионе, но и молдаване, особенно из сел Варница и Гыска, граничащих с Бендерами. При встрече с Лебедем на митингах простые люди крестились, иные плакали, а после его выступлений мне не раз приходилось видеть, как пожилые женщины дарили ему нательные крестики и иконки Александра Невского или Георгия Победоносца. Осенью того же года в актовом зале Приднестровского государственно-корпоративного университета состоялось объединенное заседание Союза молдаван Приднестровья, где почти никто не говорил на молдавском языке, и Союза женщин в защиту Приднестровья, возглавляемого Светланой Мигулей, расставшейся со скандальной по характеру Галиной Андреевой из женского забасткома. Александру Ивановичу после его выступления подарили большую икону Казанской Божией Матери и Библию. Генерал был растроган неожиданными поцелуями женщин и долго стоял неподвижно, прижав к груди икону, а потом стал неуклюже кланяться аплодирующей в зале публике. Его заслуги в деле разрешения конфликта между Кишиневом и Тирасполем в восстановлении хрупкого мира признавали все, за исключением руководства Приднестровья. Люди догадывались: Лебедь и Смирнов не ладили меж собой, однако надеялись, что Бог их рассудит. В религиозном отношении Лебедь напоминал мне героя толстовского "Воскресения": "Бог был для него... гипотезой, в которой он до сих пор не встречал надобности. Ему никакого дела не было до того, каким образом начался мир, по Моисею или по Дарвину, и дарвинизм, который так казался важен его товарищам, для него был такой же игрушкой мысли, как и творение в шесть дней...". Вспоминаю рассказ одного офицера из штаба, заставшего как-то вечером командующего в его кабинете с Библией в руках. Александр Иванович, заметив испытывающий взгляд, произнес что-то вроде оправдания: "Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его..." Скучно!" - и отложил в сторону Священное Писание. Лев Толстой написал когда-то, что "по жизни человека, по делам его... никак нельзя узнать, верующий он или нет". А следующие откровения писателя из "Исповеди", по-моему, можно отнести и к Лебедю: "...я никогда и не верил серьезно, а имел только доверие к тому, что исповедовали передо мною большие, но доверие это было очень шатко". В Мюнхене я прочитала в журнале русской зарубежной церкви "Православная Русь" (1997, N1), как Лебедь признался в США, что "советская действительность и атеистическое воспитание в школе убили в нем живую веру, которую он черпал в детстве в своей семье". Однажды я готовил интервью с Александром Ивановичем для "Днестровской правды" и адресовал ему вопрос: "Православные читатели нашей газеты спрашивают, верующий ли вы человек?" Генерал ответил так: - Человек должен во что-то верить. Во что - каждый решает сам. Без веры, своеобразной путеводной звезды, человек просто теряет ориентиры, начинает выписывать "петли" и "восьмерки". В конце концов летит во мрак. Поэтому будем считать, что с этих позиций я - верующий человек. А во что верую, - это мое дело. - Извините, люди интересуются: вы - крещенный человек? - Да, крещен. Однажды в штабе армии, в зале заседаний военного совета, куда на одну из проводимых командующим пресс-конференций прибыли аккредитованные в Тирасполе корреспонденты, Лебедь твердо произнес: "Православие - это вера моего народа, и я буду бороться за эту веру до конца..." Приехал я после этого в Кицканы и пересказал тезис генерала о защите православной веры настоятелю Свято-Вознесенского Ново-Нямецкого мужского монастыря, архимандриту Доримедонту, а он прислушался и попросил еще раз повторить высказанную мысль. Перекрестился и не скрывал молитвенной радости за такое признание командарма. Основанный в 1864 году, Кицканский монастырь всегда славился в стране своей культурно-просветительской ролью и не единожды испытывал скорби, связанные с преследованиями советской власти. В 1962 году он был закрыт, разрушен и разграблен, а в 1990 году возобновил свою деятельность. Все заботы по его восстановлению и благоукрашению легли на плечи архимандрита (Чекан) - ныне епископа Бричанского и Единецкого в Молдове. Враждебно относились к обители бендерские "пролетарии" в лице рабочкома, "классовое чутье" которого подсказывало, что, коль в монастыре живут монахи молдавской национальности, то, значит, они могут быть пособниками молдавских волонтеров в событиях 1992 года. Рабочком выдвигал абсурдные гипотезы типа: "в подвалах монастыря тайно складывается оружие", "монастырь идеологически вредно влияет на жителей села Кицканы", где одно время шла борьба за то, какой флаг - молдавский триколор или приднестровский красно-зеленый - должен развеваться над зданием сельсовета. Не раз писал я статьи в защиту монастыря, "обеляя" его в глазах разведки приднестровских гвардейцев и того же бендерского рабочкома. Однажды и сам согрешил как диктор радио, прочитав то, что передали в студию: с монастырской колокольни велась стрельба в дни вооруженного конфликта. Приднестровский лидер Игорь Смирнов всегда желал, чтобы монастырь перешел "в юрисдикцию ПМР" и в нем был "свой" наместник. Монахи рассказывали, что однажды Смирнов приехал в обитель без предварительного звонка, "якобы после охоты в лесу" и попросил у них "сала", что восприняли иноки с недоумением: вот она, культура приднестровского политика. Бывало, что генерал Лебедь с представителями командования миротворческих сил России или вместе с супругой по приглашению настоятеля приезжал в монастырь, расположенный неподалеку от знаменитого Кицканского плацдарма, сыгравшего важную роль во время Ясско-Кишиневской операции в годы второй мировой войны. Когда артиллерия и танки обстреливали в одну из июльских ночей 1992 года позиции и склады молдавских военных формирований в районе Кицкан, то один снаряд 14-й армии угодил в купол монастырской церкви. Монахи и послушники по зову своего пастыря архимандрита Доримедонта собрались в ту страшную ночь в храме и молились, а траектория разрезавших ночное небо снарядов как раз пролегла над монастырской территорией. Лебедь, узнав позже эту историю, решил искупить вину. По предварительному согласованию с Минобороны России он предоставил монастырю несколько военных грузовиков, помог строительной техникой скиту, передал необходимую столовую утварь для трапезной, подарил походную кухню и плиту для выпечки хлеба, снабдил на зиму монахов зимней, теплой одеждой и обувью. Следуя примеру генерала Лебедя, полковник Бергман отправил монастырю из комендатуры двухярусные металлические кровати, столь необходимые для общежития семинаристов.После утренних молитв и богослужений монастырь переодевался в армейские одежды на строительные и другие работы. Обратив однажды мое внимание на монахов в телогрейках защитного цвета, отец Доримедонт пошутил: "У Лебедя в Тирасполе - 14-я армия, а у меня в Кицканах - 15-я..." На торжественные богослужения в дни Рождества Христова в монастырь с подарками приезжал генерал Лебедь вместе с супругой.Присутствовали они на трапезах, где подавалась гостям заливная рыба, выловленная из монастырского пруда, а также знаменитое вино из холодных погребов обители, которое по своим качествам вполне может поспорить с итальянскими и французскими винами. Переживал генерал Лебедь вместе с отцом Доримедонтом и трагедию, произошедшую с несколькими семинаристами и послушниками монастыря, когда они подорвались на мине около рыбного пруда осенью 92-го. Радовался Лебедь, когда в октябре того же года архимандриту Доримедонту, иеромонаху Андронику и автору этих строк помог осуществить посадку в военный самолет, летевший из Тирасполя через Ростов-на-Дону в Москву, когда там проходили торжества по случаю 600-летия со времени представления преподобного Сергия, игумена Радонежского. В монастырь приезжали и рядовые воины из 14-й армии, чтобы купить крестики или иконы, поговорить о жизни с монахами. Отец Доримедонт, что называется, "умел судить, не осудив", помогал и мне анализировать лабиринт моих страстей. Благодаря долгим беседам с иеромонахом понял, что в последние годы я барахтался в политической трясине и построил свою жизнь на самообмане, когда стал работать на "Радио Приднестровья". Именно отец Доримедонт посоветовал мне вести в "Днестровской правде" рубрику "Дорога к храму", где свои материалы на духовные темы я подписывал "Кицканян". В Тирасполь несколько раз приезжала, говорят, из Америки, некая сербская монахиня Ангелина, обличавшая на съезде Союза офицеров в Москве русскую армию и пытавшаяся на одном из митингов в Бендерах публично оскорбить генерала Лебедя за его конфронтацию с приднестровским руководством. Она же проникла однажды с корреспондентами и в штаб армии, где командарм проводил открытую пресс-конференцию. В своем выступлении с места она предприняла очередную попытку пристыдить Лебедя: "Ваша армия, если она не станет в конце концов войском Русского Православия, может стереть с земли все, что сегодня можно назвать русским, а также вселенское Православие! Ибо вы последняя сила от Бога на земле, а я - последний голос правды Его..." Лебедь терпеливо слушал, и вдруг приобрел черную окраску: неожиданно встал и придавил монашку низким голосом:с "Дамочка, я попрошу сейчас вас вывести из зала. В штабе армии себя так не ведут..." А далее и прозвучали из уст генерала уже известные слова о защите им православия.